село Бакалдино

село Бакалдино
Где бы мы ни жили, на каких языках не говорили Россия – наша общая единая Отчизна. Однако у каждого есть ещё и свой милый сердцу уголок земли, где он увидел свет солнца, сделал первые шаги. Именно с него, с отчего порога и начинается для нас Родина. Её обязательно надо знать и любить. Изучая историю родного края, мы узнали, что наше село Бакалдино, основали переселенцы из Латвии, прибывшие сюда в конце прошлого века в надежде получить землю в собственность. В 1894 году в газетах Латвии появились объявления, что латыши приглашаются на жительство в центральные области России: Оренбургскую, Уфимскую, Тюменскую губернии. Царское правительство обещало дать землю в аренду. На выгодных условиях проводился переезд переселенцев до нового места жительства. В свое время Петерис Розенберг напевал такой куплет: « Пойдём мы на русскую землю, На русской земле добро жить - Даром хлеб, даром соль, Даром сладку брагу пить…» О произношении не удивляйтесь – как человек умел, так выговаривал, он не был силён в грамматике русского языка. Но была и ещё одна другая песенка, как старые люди её называли, - «На отечестве и на чужбине», которую написал Андрей Пумпурс, и в которой было сказано: «Почему побрели в такую даль Вы с любимого отечества Разве не хватило места, братцы, Здесь, внутри нашей Латвии? Разве не хватило вам работы В извилинах нашей Даугавы, Разве не расцветал ячмень ваш Здесь, во пнистых просеках?» Стихотворение было сочинено в 1874 году и как будто предвидело, что через десять лет начнётся почти массовое переселение латышей внутрь России. Ради чего? Ради земли. I Историк К. Ландерс указывает, что около 1905 года из Курземе и Видземе уже переселились примерно 100 000 людей, главным образом батраки, арендаторы. Этому явлению были свои социально-экономические предпосылки. Начиная с 50-х годов 19 века, в латышских деревнях всё более важное место стали занимать хозяйства, которые основывались на денежном расчёте. К примеру, в Видземе в 1857 году за деньги отдавали в наём 5694 дома, а в 1860 году количество таких домов умножилось почти втрое и достигло 16 890 домов. В 1849 году издали закон, по которому крестьянская земля могла находиться только в пользовании членов колонии, и собственник имения больше не мог по своей прихоти землю отчуждать, как это было раньше. В связи с тем появились первые латышские грунтовщики, хотя сама закупка домов на грунт была весьма сложна, и дома стоили достаточно дорого. В Видземе средняя цена грунта в 1850 году была с 2000 до 3000 рублей. В Курземе цена была ещё выше, а рожь в то время стоила в среднем только 6 рублей за четверть (206 литров). Несмотря на это, в 60-е годы 19 века в Видземе и Курземе началась закупка домов. В Видземе кульминация была достигнута с 1871 по 1875 год, когда ежегодно было закуплено до полторы тысячи домов (в Курземе значительно меньше). Одновременно с расширением этого процесса поднялась и цена на земли. В Видземе, например, с 1862 по 1869 год одна десятина (1,09 гектара) стоила 58-65 рублей, а в восьмидесятые годы цена возросла до 80 рублей (самая высокая цена - 124 рубля). В Курземе в то же время цена земли достигла 146 рублей за десятину. Купить землю за такую цену не каждому было по силам. К тому же с начала 19 века по Латвии распространились слухи о бесконечных свободных землях в срединной части России. Побудило и то, что некоторые с помощью Кришьяна Валдемара получили земли в окрестностях Пскова и Новгорода. Такие « свободные земли» действительно были – на Урале, в Сибири, на Северном Кавказе, в Белоруссии… Началось переселение крестьян. Первые переселенцы выехали уже в середине 60-х годов, самая высокая волна этого движения была в конце 80-х годов. В это время в Латвии были уже проданы с молотка почти 4000 недавно купленных хозяйств – высокая цена земли погубила большую часть новых хуторян этого времени, и они пополняли ряды пролетариата в городах и количество переселенцев. Всё меньше закупали новые дома – в 1890 году были проданы всего лишь 26 грунтов, а в 1891 – 17. Сразу же снизилась и цена земли - 56 рублей за десятину. Но даже и эта сумма была слишком большой по сравнению с 20-25 рублями (в первые годы 10-15 рублей), что за десятину заплатили, скажем, колонисты из Озолциема или Балтийской деревни в Башкирии и что почти сразу же отработали, продавая лес, который срубили на купленной земле. Правда, позже, во второй половине 90-х годов, такую цену уже надо было платить за лесосеку, но и это оправдывалось. Землю приобретали и на других условиях. Судя по документам и публикациям в газетах, Уфимское правление с посредничеством своего агента Унтербергера пригласило латышей покупать от графа Коссаковского необработанные земли, которые находились в селе Архангельском Уфимской губернии Стерлитамакского уезда. Договор об аренде заключали на 36 лет. Площадь полученной земли была 20 – 40 десятин для каждого хозяйства. По условиям договора за два года надо было построить жилой дом, хлев, клеть и баню. Для этого правление даже давало строительные материалы и 50 рублей пособия, которое надо было вернуть в течение 10 лет. Первые два года была снижена и арендная плата, только потом за каждую десятину надо было платить от полутора до двух рублей в год. Каждый год надо было расчистить под пашню одну двадцатую часть полученной земли. Это всё привлекало трудолюбивых деревенских латышей. И так в Башкирии образовалось много латышских колоний – от малых до крупных. Основными местами компактного проживания латышей в Башкирии были два района: Архангельский и Иглинский. II Информация о времени поселения была разной. Как утверждают некоторые публикации, первая крупнейшая группа – 387семей – сюда, в Архангельский район, переселилась в 1894 году. Документ, полученный нами из ЦГИА РБ, от 24 марта 1895 года № 448 подтверждает данный факт. Господину Уфимскому Губернатору. Управляющий 15-м Архангельским имением, Сарапульского Удельного Округа, Г. Дубасов, в отношении своём от 21 марта за № 100, просит моего содействия к прекращению совершенно неожиданного наплыва в текущем году латышей переселенцев во вверенное его управлению удельное имение, ибо переселенцы эти, насколько ему Управляющему известно, покидают свою Родину и отправляются в столь далёкий путь, руководствуясь лишь только письмами своих родственников и знакомых. Распоряжения, относительно отдачи в аренду удельных земель вновь прибывающим латышам-переселенцам, он Управляющий Дубасов ещё не имеет, и если бы таковое и последовало, то опасается, что удобные для поселения земли в 15 Архангельском имении нет. Из Сборника статистических сведений по Уфимской губернии (ЦГИА РБ. Стерлитамакский уезд. Самара. 1899г.) 1895-1897гг мы узнали, что в Архангельской волости латышей – 383 двора, жителей – 1982 человека, мужчин – 1031, женщин – 951. На один двор приходится 5,2 жителя, 922 женщины на 1000 мужчин. В Бакалдино, например, было 204 хутора. Около 1930 года в Башкирии (в бывшей Уфимской губернии) жило всего около 10 000 латышей, сохраняя и развивая культуру и традиции родной земли и отличительную черту всех латышей – замечательное трудолюбие. Известно, что самыми первыми жильцами здесь были высланные из Латвии бунтовщики – почти со времён мятежей в Каугури в 1802 году. Они здесь работали – жгли уголь для окружных чугунно - и меднолитейных заводов. На места их работы указывали чёрные круглые пятна в пашнях. Первые хутора находились там, где сейчас жили Падоми, Лани, Личи, где находилось и кладбище. Найти более-менее точные сведения и узнать о высланных не удалось. Только в издании « Латышские газеты» 1834 года есть небольшая статья про Тобольскую область, которая начинается за горным хребтом. В статье написано, что на Сибирской земле живёт довольно много латышей из Курземе и Видземе, совершившие преступления на родине и поэтому высланные. Из этой статьи ещё можно узнать, что часть высланных были закованы в кандалы и угнаны в копи, а часть поселена в деревнях, где им дали возможность обрабатывать землю или заниматься каким-либо ремеслом. Есть сведения, что высланные в 50-60 годах 19 века и даже ещё раньше поселены и во многих других местах в этом краю. Какая-то их часть была даже брошена на волю судьбы и бродила по деревням, прося милостыню. Старожилы рассказывали, что самых первых было семь семей. Только от этих, самых первых, в колонии ничего не сохранилось. Одной из старейших семей была семья Гибет, которая приехала сюда в начале 80-х годов 19 века. О первых переселенцах говорит и старинное кладбище. Самые старые кресты находились сразу же направо от большого креста. Некоторые памятники были роскошными, чугунные буквы напоминали, кто под ними лежит. Вспоминает Хуго Рукшин: «Когда я впервые повидал кладбище, оно было уже давно заброшено, заросло бурьяном, могилки сравнялись с землёй. Об их латышском происхождении свидетельствовали только лютеранские кресты, кусты сирени и божьего дерева. Наверное, их когда-то сажали для ограды, теперь они распространились повсюду, даже трудно было пройти. В детстве меня интересовали готические буквы на крестах. Пока взрослые принимали участие в похоронной церемонии, я отходил в сторону и старался прочесть, что там написано! Но ничего у меня не получалось. Кресты так заржавели, что буквы раскрошились. В одном месте с трудностями смог прочесть фамилию « Вилде». От имени остались только несколько букв, по которым можно было предположить, что имя Георг. Ещё на одном кресте я с трудностями, но разобрал фамилию Унгурс. Такую фамилию иногда и от отца слышал. Других надписей не помню, мне же тогда было всего пять лет. Рядом с именем сохранился и год смерти – 1872 (Х. Рукшин - 1918 года рождения). Отец рассказывал, что на старом кладбище похоронены первые бакалдинцы, которые здесь жили, когда самого Бакалдино ещё не было, - углежоги из Инзерского, Симского, Французского и других чугунно - и меднолитейных заводов, из Родины изгнанные борцы за правду. Крестов было примерно десять. И я до сих пор думаю: сколько времени должно было пройти, чтобы чугун так разрушился! Ещё с тех давних времён кое-где сохранились толстые, могучие дубы, с обсохшими от старости верхушками. Чтобы некоторые обхватить, надо было трём мужикам за руки браться. Большинство дубов превратились в уголь. Их распиливали на острые длинные чурбаки, складывали в стожары, потом покрывали дёрном и изнутри поджигали. Горели долго. Углежоги, о сне даже не помышляя, присматривали за дымящимися кучами и время от времени били по ним тяжёлыми колотушками – чтобы не образовывались пустоты и в угле не оставались не сгоревшие до конца поленья. С этим углём, говорили, выплавляли тогда самую лучшую сталь. С тех времён уже отросли новые леса – сначала берёзы и осина, потом и вязы, липы, клёны, кое-где дубовые рощи. Теперь леса были срублены, земля очищена под пашню. За это время успели заржаветь не только чугунные кресты, но и человеческая память. Лишь старинные дубы на просторах пашни до сих пор стояли как свидетели прошедшего времени, и на их верхушки приседали отдохнуть лесные голуби». III Много трудностей приходилось испытывать переселенцам. Сколько лишений пришлось перенести тем, кто победнее. У них долго ещё оставался в хозяйстве стол из пенька, а ложка из сучка. В залог за землю нужно было вносить определённую сумму денег, но не у всех эти деньги были. Было тяжело и из-за продуктов; даже их приходилось брать в долг у государства (муку, крупу и т.д.). Всё это давалось в рассрочку на 2 – 3 года. Кроме того, нужно было вносить арендную плату за землю. Ежегодно эти долги составляли 2 – 3 коровы. Кто был не в состоянии вовремя рассчитаться с долгами, у того забирали, что только можно было в хозяйстве силой. Так случилось и с семьёй Жубур Карла Петровича. Они задолжали и не были в состоянии вернуть долг. И вот явились представители власти описывать имущество за долги. У них описали скот (корову, лошадь), другое имущество, и увидели привезённые из Латвии утюг и безмен, которые были новшеством в то время и которые также записали. Посмотрели на грубые деревянные кровати, на 9-х детей и видно совесть проснулась – ушли. А у хуторянина Энде Алекса за долги описали весь скот и угнали в Архангельск на распродажу. Но народ уже теперь понял, как трудно начинали жить латыши, и никто скот не покупал. Так и пришлось вернуть этот скот обратно хозяину. А долгов у других накопилось столько, что несдобровать бы им и не рассчитаться никогда, но у царя Николая II родился сын и он от такой великой радости объявил амнистию. Все долги были сняты. Жить стало легче, но и теперь требовался огромный труд, чтобы привести хозяйство в порядок. Жизнь шла вперёд. Каждый год переселенцы пахали, сеяли, косили, молотили. Даже тогда, когда их оскорбляли, обижали, унижали, предавали. Они всё равно продолжали делать свое – заботились о хлебе. Перед ними всегда была нива, которая ждала рабочие руки. Они знали – вместо них никто не будет трудиться и осознавали, что глубинная суть человека – это труд. Согнутые, но сильные духом, они держались на этой земле и не думали о смерти. Первое время латыши были чужаками, приезжими, к тому же и другой веры – значит нехристи, как их называл местный святой отец, и это был самый главный повод, чтобы их ненавидеть. Поэтому иногда они были вынуждены прибегать к хитрым уловкам для самоутверждения среди местного населения. Так поступил бакалдинец Аук, который в один из рыночных дней выкинул фокус. Он купил совсем новый ломик, небрежно засунул его в телегу под сено и там же на месте заключил пари, что он его сломает об колено. Через несколько минут вокруг телеги начался шум и хохот – громче, чем на всём остальном рынке. В это время Аук вытянул приготовленный им дома ломик, крутил его и так и сяк, примерил об колено, сжал зубы, напружинил мускулы и … ломик, хоть и медленно, начал поддаваться. Так Аук завоевал честь силача и последующий мир между торговцами отдельных колоний. Никто из присутствующих не догадался, что ломик по настоящему был подпилен заранее, после чего покрыт воском и железными стружками. Только ещё долго не шла продажа зерна. - Латышский хлеб нельзя покупать, они же навоз на поле вывозят! Так это было. Латыши весь навоз, сколько его накапливалось, вывозили на поле. Местным жителям это казалось совсем странным. Земля же больше или меньше, но урожай давала всё равно. … Но так было только в первые годы переселения. IV Своеобразная социальная структура была у латышей. Расселившиеся в лесных предгорный волостях с достаточно суровым климатом, они много сил затратили на освоение лесных чащоб. Однако близость к рынкам сбыта (Уфа, железная дорога) способствовала формированию среди латышских переселенцев предпринимательского незернового хозяйства (молочное животноводство, травосеяние, картофелеводство). Например, из ЦГИА РБ, мы узнаём, что много коров держали в 1917г. хуторяне Арх. - Латышской колонии Архангельской волости Стерлитамакского уезда. Унгур Карлина Давидовна имела 11 коров, Арон Матис Матисович – 10, Фрейман Отто Мартинович и Флойтман Эвальд Янсевич – по 12 коров и т. д. Богатый латышский крестьянин не обязательно много сеял. 52-летний Карл Янович Пикевиц арендовал из земель бывшего Архангельского удельного имения 22дес., а ещё дополнительно снимал под выгон 10дес. В хозяйстве держал 2 рабочих лошади, 13 коров, всего скота – 49; имел железный плуг, веялку, косилку, сепаратор, брал в аренду молотилку, развёл сад в 0,1дес. Посевная площадь в 1917г. на хуторе Пикевица составляла 10,75дес. (ржи – 0,25, овса – 2,5, пшеницы и ячменя по 0,5, картофеля – 1дес., остальное отводилось под травы). В 1914г. Карл Янович засеял 2дес. многолетними травами, в 1915г. – 1,5, в 1916г. – 0,5, в 1917г. – 2дес. А из сельскохозяйственного листка 1913г. за № 26 от 15 ноября в столбце 8 читаем, что «латыши молочной Бакалдинской артели в 1913г. от продажи масла получали в среднем на одно семейство 453,6 руб. Перед нами зажиточная молочная ферма, приносившая немалый доход. На продажу латыши делали из свежих сливок «парижское масло», а из остальных – голштинское и простое сливочное. По особому заказу приготавливается прессованная сметана и творог. Эти данные мы получили из материалов по сельскохозяйственной кооперации Уфимской губернии ( Вып.I. Уфа, 1914., с. 95.). . Из подворной переписи 1912-1913гг (ЦГИА РБ. Крестьянское хозяйство. Уфимская губерния. Уфа, 1914г., с. 282) известно, что из 108 хозяйств • без посевов было два • от 4 до 6 десятин – 48 хозяйств • ржи – 118 десятин • овса – 156д • пшеницы – 16,35д. • полбы – 3д • проса – 58,5д. • гречки – 29,75д. • гороха – 14,5д. • картофеля – 68,5д. • льна – 1д • конопля – 0,25д. • ячмень – 67,5д. Всего - 533,5 десятин земли. В результате хозяйств с очень крупными посевными площадями среди латышей было немного, преобладали фермы со сравнительно небольшими посевами. Из той же подворной переписи 1912 – 1913гг известно, что в Бакалдинской колонии: • всего хозяйств – 108 • всего жителей – 583 • мужчин – 276 • женщин – 307 • 107 хозяйств имеют от 15 до 20 десятин земли • 1 хозяйство – 30-40 десятин • Коров – 552 • Телят – 242 • Без коров – 2 хозяйства • С одной коровой – 7 • С двумя – 8 • С тремя и более – 91 Из этого следует, что большинство хозяйств жило за счёт продажи молочной продукции. В то время шутили: « Масла было так много, что им можно было смазывать оси у телег!». Чтобы торговля ладилась, латыши объединились в кооператив – с председателем и правлением. И через некоторое время каждый второй день в город Уфу отправлялись две повозки с маслом. Хотя уже давным-давно была отменена такая мера веса как фунт, на базаре она держалась стабильно. Латышки продавали масло аккуратной прямоугольной формы, для этого существовали особые приспособления – фунтницы, которые до сих пор есть почти в каждой латышской семье. Ну какая была бы торговля без небольшого мошенничества? Хозяйки, которые сами предлагали своё масло на рынке, чтобы сделать товар привлекательнее для покупателей, добавляли в него сок моркови. Масло выглядело желтее и лучше с виду, но эту шутку покупатели и конкуренты быстро открыли. Вскоре все поняли, что лучше и им присоединиться к кооперативу, что они со временем и сделали. От кооператива была ещё одна большая польза: все участники регулярно получали хорошие продукты и вещи, можно было только удивляться откуда они это всё доставали – красную икру, астраханские арбузы, дыни – такие, у которых корочка тонкая как бумага, а середина полна сладкой мякотью со вкусом бананов, сушёную воблу, шведские сепараторы для переработки молока, косы, косилки и даже ткани – да такие, что в глазах рябило от их красоты. Не всем мог обеспечить кооператив. Производством мяса, колбас и хлеба занимались конкретные люди. О белом хлебе и кренделях заботился пекарь Недолин. Кисло-сладкий хлеб делал Павел Звирбулис, колбасы делал Стадлерс. У него и ещё только у Густава Слэя были самые вкусные колбасы. Из бесед со старожилами села, мы узнали о том, как проходили сходы граждан. Хуторяне собирались в самом просторном доме. Они полностью подчинялись политике своего государства. Связь с большим миром осуществлялась через десятников, которые избирались от 10 хуторов и проводили всю необходимую работу среди хуторян. А от каждых 10 десятников избирался один уполномоченный. Он держал связь с центром волости. Интересен был сам процесс голосования. После обсуждения определённого вопроса, голосующие не поднимали рук, а становились по двум сторонам: те, кто «за» - направо, «против» - налево. Была на хуторах и лавка. В ней продавали керосин, соль, спички, гвозди. На хуторе Сошникова была ветряная мельница. До революции в нашей местности насчитывалось 355 хуторов. Разводили племенной скот, в основном бестужевской и симментальской пород, приобретали в кредит от американских акционерных обществ простейшие сельскохозяйственные машины, конные плуги, сенокосилки, молотилки. Занимались мелким ремеслом, изготавливали телеги, сбруи, портняжничали. V Сразу по приезду обзавелись школой, стараясь дать детям должное образование. Грамотность среди латышей была заметно выше других народов края, что ставило их в некое элитное положение. В конце XIX века 72% латышей умели читать и писать по-латышски, 32% – по-русски (среди русских грамотными были 21%, среди башкир и татар около 24%). Школа была культурным центром хуторов. Латыши строили просторные и красивые двухэтажные дома, крытые жестью, вокруг которых располагались добротные хозяйственные постройки. В палисадниках выращивали цветы. По праздникам женщины надевали нарядные платья, а мужчины костюмы городского типа и белые сорочки с галстуками. Вкусившие ростки западной цивилизации латыши ценили свободу личности и человеческое достоинство. Местные чиновники относились к латышам как к состоятельным и образованным людям и опасались чинить беспредел, к которому привыкли. Отмечали различные праздники в семьях: рождество, Новый год, Янов день (Лиго), Пасху. На праздниках шутили, веселились, чудили и импровизировали. Например, на празднике Лиго пели вот такие веселые припевки: «Янов день – веселый день, Нет такого дня другого. Солнце пляшет, пчелка вьется, Все на свете веселится. Матушка, пусти на Лиго, Ведь не всяк денечек – Янов: Был он год назад, есть нынче, Будет только через год.» Существовал латышский хор, в который входили самые одаренные крестьяне из близ лежащих хуторов. Пели в несколько голосов. Хор этот был одним из самых больших в районе. Проводились праздники песни. Первый оркестр был создан в с. Бакалдино в 1928 году. Руководил им Янис Лиепиньш. Играли они для себя и для других, конечно, бесплатно. Собирались на вечеринки, ходили поочередно по частным домам. И обязательно организовывалась музыка. Переселившись из Латвии в Башкирию, латыши принесли с собой совершенно иной жизненный уклад – хутора, иное вероисповедание – лютеранство, иные обычаи, обряды, праздники. Тем не менее, они сумели жить рука об руку с русскими и башкирами, деля с ними радости и горе, отмечая праздники и провожая в последний путь, сохраняя при этом свою самобытность.